Ах ты, нежить, чего захотел! Нелли чуть отступила назад, поднимая саблю обеими руками, словно меч. Благо рукоять оказалась никак не на ее руку, стало быть, сабля не Аринина, чья-то мужская.

Ордынец заквохтал мелким смехом, будто рот полоскал. Однако ж остановился, даже в свой черед отступил, прикидывая, как бы половчее метнуть свой аркан. А ведь метнет, окаянец! И чего тогда? Нелли на мгновение зажмурилась, угадывая, как просвистит сейчас жирная веревка, захватит руки или ноги, потянет…

Но веревка все не свистела. Тартарин стоял с напрягшеюся для броска рукой, между тем как за его спиною что-то мелькнуло в окне. Бесшумно, совсем бесшумно, еще кто-то проскользнул в окно, не успевши даже поставить на подоконник вторую ногу, вскинул руку с коротким ножом и изготовился к прыжку. Нелли не видела его толком, не будучи в силах оторвать глаз от веревки. И веревка метнулась к ней, но вполовину силы, упала на ходу, как умершая в прыжке змея. Словно пытаясь ее нагнать, ордынец рухнул головою вперед, стукнулся об пол шагах в трех от ног Нелли. Войлочная серая шапка при этом не слетела с его головы, да и не могла б слететь, пришпиленная прямо под затылком. Намертво пришпиленная, торчала только самая рукоять ножа.

– Заметил я, куда он проскочил. – Голос Неллиного спасителя звучал со странною хрипотой, словно говорить ему было трудно. Спутанные длинные волосы лезли ему в лицо, он небрежно откинул их рукою за спину. Так это ж давешний грубиян, как бишь его, Нифонт!

– Вовремя Вы подоспели, саблей мне рубиться несподручно. – Нелли силилась говорить ровно, но предатель-голос дрожал. – Он вить поранить кого-то успел.

– Не насмерть, – непонятный Нифонт шагнул к телу, нагнулся, вытягивая из толстой шапки окровавленный нож. О шапку же и вытер лезвие, она не вся успела пропитаться кровью.

Нелли не могла не пожалеть отливающего мягким блеском шелка бирюзового ковра. Нифонт же со спокойной деловитостью перевернул тело лицом кверху (смерть не изменила гадкого цвета кожи, только наполнила щели глаз тусклым свинцом.) постоял, размышляя, вытащил нож из голенища сапога, а от толстого пояса отцепил ножны сабли и что-то вроде большого черного кошеля. Тесемки он развязал: вывалились огниво, небольшая пилка, моток нитей и круглая золотая пластинка с затейливой чеканкою. Сам кошель и прочее невежа швырнул рядом с трупом, пластинку же отложил отдельно к взятому оружию. Затем с обеих сторон набросил на тело испачканный ковер и перехватил концы в узел, верно, чтоб удобней было тащить.

Оскорбленная пренебрежением, Нелли, скроив такую же, как во всяком случае ей представлялось, деловито-безразличную мину, распахнула дверь.

– Зачем еще? – Нифонт свел брови.

– Что ж, так и оставлять падаль в Арининой горнице? – холодно поинтересовалась Нелли. – Вы разве не намеревались, сударь, избавить княжну от столь неприятного сюрпризу?

– Так не через дверь же, – пожал плечами Нифонт.

– А как же еще? – Нелли опешила.

– После осквернения порога весь дом разбирают до бревнышка, а бревна сжигают.

Не глядя на приоткрывшийся рот Нелли, Нифонт поволок труп в ковре к окну. Да что ж он такое делает?! А делал Нифонт между тем вот чего – взваливал отвратительный узел на подоконник. Взваливши, с силою толкнул: снаружи застучало и шмякнуло.

Сама не зная зачем, Нелли подлетела к окну. Стремительно, Нифонт отпрянул в сторону, как от огня, Нелли просунулась в оконницу. Тело тартарина валялось на дворе, раскинувшись бессмысленною куклой.

– Глядеть надо! Еще б чуток, и не ровен час до меня дотронуться, – Нифонт казался сердит, впрочем, сердитость и без того была его свойством.

– Ну и что с того?

– Из каких же ты краев, когда не ведаешь того, что малый ребенок знает? – Нифонт поднял золотое украшенье, повертел, чтобы игра света отчетливей выявила рисунок.

– Да хоть бы из алеутских, – возмутилась Нелли. – Но в моих краях принято объяснять чужеземцу обычаи.

– Твоя правда, отрок, – Нифонт поднял глаза от украшения на Нелли. Глаза его были холодного цвету, похожего на легкий пепел, и черные зрачки головешками выглядывали из этого пепла. – Чего тебе растолковать, спрашивай.

Отрок?! Вот так кунштюк! Да вить вся Крепость знает, кто такова Нелли Сабурова! Сколько раз догадывались те, кто еще не был с нею знаком! Если он не знает, что Нелли Сабурова гостит в Крепости, отчего ж не поинтересуется, откуда взялся чужой отрок? Здесь вить нету чужих! Ну, не хочешь знать, так и не надобно.

– Его пришлось выкинуть в окно из-за того, что он через окно сюда пролез? – спросила она для начала.

– Глупости мелешь. Коли враг убит в доме, запрет есть выносить его через дверь.

– Почему? – не в шутку заинтересовалась Нелли.

– Мне неведомо, да и до меня уж давно никто того не знал. Старый то обычай, боле тысячи лет ему. Но оттого ль в России его забыли, что давно не убивали врагов? – Нифонт неожиданно усмехнулся, и словно бы крошечная искра вспыхнула на мгновение в головешках его зрачков.

– Боюсь, не от этого, – Нелли посерьезнела. – Там много чего забыто теперь такого, что к телу и душе, к соединяющей их нити касается. А откуда ты понял, что я из России?

– Догадался. На здешних не походишь.

– А отчего не спросишь, чего я здесь делаю?

– Без дела здесь российские не бывают. – Нелли не оставляло ощущение, что Нифонту трудно говорить.

– Тебе никто не рассказал, кто я?

– Со мною пустых разговоров не ведут.

Нелли хотела было спросить, почему до Нифонта нельзя дотрагиваться, но не решилась.

– А кого поранил ордынец? – поинтересовалась она вместо того.

– Меня, – послышалось из растворенной двери. В горницу легкою походкою вошел Никита Сирин.

Дорожный его сюртук, без того драный, был теперь рассечен на правом боку. Взрезанные края потемнели. Впрочем, глядел он молодцом, похоже, задело неглубоко.

– Задело неглубоко, – сказал Сирин. – Трое их свалилось на меня, окаянцев, немудрено, что один таки рубанул да убежал. Ну силен по крышам скакать, что твоя обезьяна.

– А как же ты выбрался, Никита? – Нелли рада была старому знакомцу, тем паче разбавившему своим появлением компанию Нифонта, каковая пусть и не была неприятна, однако ж настораживала.

– Так они же и выпустили, – засмеялся Сирин. – Чаяли поди, спасибо скажу.

Нелли засмеялась тоже, однако ж Нифонт глянул на Сирина исподлобья – не весьма приветливо.

– Ну бой вокруг кипит, – Сирин покачал головою. – Покуда сидел взаперти, думал, скончанье дней наступило.

– А другие двое – в Крепости? – обеспокоилась Нелли.

– Куда ж им деваться. Да не тревожься зря, милое дитя, они уж ни на кого не набросятся. Там и валяются, возле темницы.

– Так ты их поубивал?!

– Вестимо. Не так уж и плохо для мирного москвитянина. Саблю выхватил у ближнего, бедняга от неожиданности опешил. Вот собственною саблей и прикончил, а затем второго.

В Сирине проистекла явственная перемена: убитый отчаяньем в предыдущую встречу, он теперь вновь походил на прежнего весельчака-студиозуса.

– Не думай, надежды не питаю, что меня теперь сии недоверчивые горцы отпустят с миром, – усмехнулся Сирин, верно уловил мысль Нелли в ее лице. – Но все веселей, что не столь глупо сгинул.

– Так тебя и должен я был к монгольцам везти? – хмуро спросил Нифонт. – Я вить ради того и в Крепость пришел – весточку мне примчали.

– Доподлинно не отвечу, но едва ли кого-то еще, – Сирин изящно поклонился.

– А орда-то сама пожаловала, – Нифонт, казалось, размышлял. – Верно, иначе с тобой решат теперь. Обратно в поруб можешь не ворочаться, но и не дури под переполох. Бежать-то отсюда все одно некуда, сгинешь в пути. А верней, опять догонят.

Еще одна странность, отметила Нелли. Что делать с Сириным, решали все взрослые мужчины наверное, а еще некоторые из женщин. Нифонт же говорил так, словно его решенье судьбы Сирина никак не касалось. Быть может, потому, что он был не в Крепости тогда? Но вить знали же, где искать, раз прислали вестового.